Заход на самоизоляцию

… Знак железнодорожного переезда ещё висит, но рельсы, по которым раньше поезда на подшипниковый завод ходили, теперь полуразобраны. Заправка, АТП автобусов с троллейбусами, похоронное бюро, ЛЭП кончается высоковольтной подстанцией… Ещё какие-то не то заводы, не то склады. Поворот. На заборе малевня и «Ростов — против наркотиков» там же. Столовая. Дальше — о, я уже знаю, ходил — на открытой складской площадке стройматериалов живёт целая стайка собак. Я по другой стороне дороги иду — а они хором лают и даже на дорогу выбегают, рискуя попасть под машины. Что за глупые собачи…

Стачки, светофор. Далее через сады. Теперь, правда, это больше коттеджный посёлок, и редко где сохранились холупки на огородиках. Довольно круто вниз — опасно же здесь машине заезжать, особенно зимой и в дождь! - а далее вообще проезда нет. Ручей, мостик. С того берега на подъём.

Ещё сохранился зелёный дощатый садовый домик, и лампа накаливания над крыльцом горит. Её тёплый мягкий свет столь редок теперь средь экзотичных спектров светодиодных… скоро и лампы накаливания станут такой же старинной экзотикой, какой прежде стали свечи, факелы, масляные лампады и керосиновые лампы.

Газовая труба, электрический трансформатор… вышел из садов. Бывшее поле — много лет уже как пустошь. Место под дальнейшую застройку… расширять Ливенцовский район.

Пустошь тиха, но не темна. Засветка туч от города столь сильна, что спокойно без фонаря всю ночь ходить тут можно. Слышно, как гудит тот трансформатор. Чуть голову повернёшь — ещё один похожий гул, и ещё один, не похожий. Это — повышающие трансформаторы и паровые турбины с генераторами на ТЭЦ-2 — до неё отсюда километра два, а ведь слышно! Да и видно ТЭЦ хорошо: высоченная труба с несколькими ярусами красных авиационных огней, исполинская градирня с ещё сильнее разбухшим «паровым джином» над ней…

Прям предчувствие сталкерской зоны какое-то… всё не совсем естественное — или совсем неестественное?..

Но чувство входа в эту зону у меня появилось лишь на утро следующего дня, 22 марта, и в другом уже месте… Назад я торопился, и пошёл самым коротким путём — по Малиновского, по западной стороне. Ладно, думаю — надену маску, постараюсь соблюдать дистанцию, пусть повезёт, шансы хороши… были всё ещё. Но там есть узкие места, где и в метре не разминёшься со встречным. А маршрутки по улице едут, и пассажиров пока ещё не сильно меньше стало. Но именно там, на той самой бойкой шумной улице, а не в тишайших кушерях вчерашнего вечера, меня передёрнуло ощущением, описанным Стругацкими в «Пикнике на обочине» — «всё, Зона!». Человеческая земля кончилась, и прежнее прошло. Теперь всё здесь — зона биологической опасности. И из неё так просто не уйти… Зона мало кого легко отпускает.

В следующее место в тот день я доехал на такси — пешком времени не хватало. Это — СНТ «Братство», протянувшееся на три с половиной километра, «зажатое» на узкой полосе между военным аэродромом «Центральный» на юго-юго-востоке и посёлком Ленинаван на север-северо-западе от него. Доехали быстро, я ещё успел пройтись по улочкам турнирным (да, они там так и называются — те улицы, что протянулись меж садами аэродрому параллельно: 1-я Турнирная, 2-я Турнирная… 8-я Турнирная). Ещё солнечно и тепло, людей на улицах мало. Когда ещё такое будет для меня, и будет ли — кто ж это нынче знает?..

Можно и без маски пройтись — не опасно, если ни к кому не приближаться и ни к чему не прикасаться. Страха нет. Горько и притом немного любопытно, что ж теперь-то будет…

Видимо, потому так, что опыт самоизоляции с неизвестностью у меня уже был несколько лет назад. Тяжёлая и странная болезнь. Температура за 39, а то и чуть за 40 — при том не сильно плохо себя чувствовал, не лежал пластом, мог вполне ходить, читать, работать на компьютере. Даже градуснику сразу не поверил, купил другой — то же самое. Физическая аура была уменьшенная, уплотнённая, мутно-коричневатая вся — по такой не поймёшь, где проблема и в чём. И так не один день. Чтоб избежать пневмонии, на всякий случай принимал антибиотики — амоксиклав и ещё какой-то. От них сыпь-крапивница по телу — от них ли, или от болезни этой новой чёртовой?.. Насколько она заразна и чем опасна, хрен один знает.

Врач-терапевт в филиале местной поликлиники также не смог определить, выписал направление на консультацию к инфекционисту. Потом даже «скорую» вызывали, я им это направление показал, объяснил, в чём дело. Бригада тоже была слегка в недоумении:

— По скорой на консультацию возить? — врачиха сказала тогда — ну это вообще как-то…

Решили всё-таки, что на машине на следующее утро в больницу поеду.

В приёмнике инфекционного отделения ЦГБ тоже с некоторым удивлением и недовольством посмотрели на меня и на это направление. Похоже, у больничных врачей нередко встречается какое-то предубеждение по отношению к врачам поликлиническим — типа, вторые сами слабо разбираются, потому шлют к первым с направлениями и перекладывают работу и ответственность. Может, не везде и не со всеми так… не знаю.

«Не наш клиент» — поначалу сказали — но остаться на обследование разрешили.

В основном обследование и было более чем неделю подряд. Каждый день анализы крови брали, даже вирусологический делали — ни с одним образцом не сошлось, установить конкретный вид и штамм вируса даже в лаборатории не получилось. Один раз на УЗИ в другой корпус водили — всё оказалось норма, кроме небольших изменений печени. Флюорограмма тоже норма.

Кроме обследований, капельницы ещё ставили с раствором, детоксикацию так делали. После них действительно стало легче. Ещё какие-то антибиотики на всякий случай.

Приходил заведующий отделением — старый врач, профессор, отчего-то какой-то недовольный и сотрудниками, и пациентами. Меня расспрашивал, что да как было. Возможно, и его та болезнь в тупик поставила, как и нескольких врачей до этого, а ещё раньше — меня самого.

Температура держалась субфебрильная. То почти нормальная, то чуть выше. И так волнами. Даже график на бумаге, помню, строили.

Соседи по палате несколько раз сменялись. Одному, помнится, объяснял, что за пределы отделения ходить нельзя, оно закрытого типа, за пределы палаты — только по делу, а не так праздно шататься, рискуя подцепить ещё чего-нибудь или своим заразить ещё кого-нибудь. Здесь не курорт, не санаторий. Мы тут все законтаченные… с инфекцией. По крайней мере, потенциально.

Помню ещё мускулистого кавказца с бородкой и татуировками. Того вечером привезли — еле живой без сил лежал, а утром чуть поднялся — пошёл знакомиться с девушками из соседней палаты. Сильно возмущался, что ему досталась простыня с каким-то пятном, что не смогло до конца отстираться. «Может, она из-под покойника?!» — ругался он.

Даже если так — простыня стерильная. Что с того, что лежавшее на ней когда-то тело теперь в земле покоится или прахом по ветру носится, или атомы от него в ныне живых телах живут? Соприкасалась ткань со смертью, да. А что не соприкасалось? Вряд ли на этой Земле можно найти такое место, где никто никогда не умирал; смерть столь же повсеместна, сколь и жизнь. Даже если говорить лишь о людях, а не обо всех живых существах, включая одноклеточных. Невозможно сосчитать, сколько их погибло, чтоб наши нынешние тела могли жить, включив в себя то, из чего прежде жившие состояли.

Круговорот веществ извечен. Круговорот сансары тоже. Всё прочее кругом — изменчиво и временно. Я уж молчу… людям с такого типа мышлением и в таком нервозном состоянии это вряд ли можно объяснить. Разве что Будда однажды смог. Когда к нему пришла безумная женщина, которая везде носила своего мёртвого ребёнка, не в силах будучи поверить, что его больше нет — Гаутама сказал, что сможет помочь, когда она принесёт зёрнышко из дома, в котором никогда никто не умирал. Женщина всё кругом обошла и, естественно, не нашла ни одного такого дома. Но, узнав, сколько кругом других смертей, другого горя, уже не так цеплялась мыслью за своё. Вернулась к Будде, стала монахиней — и, может быть, тоже сумела освободиться из колеса бессмысленных страданий.

… Кавказец захотел, чтоб ему родственники другое бельё принесли, но врач не разрешил. Куда в инфекционную больницу заносить тряпьё, которое неизвестно где и кем стиралось, непонятно в чём привезено и какими руками хватано?.. Тогда этот пациент вовсе отказался от лечения и ушёл… майский кот сбёг к кошечкам.

Я же оставался… догадывался, что могу в итоге не выйти живым из гермобокса. Что неизвестный вирус может быть Вирусом Катастрофы. Однако добровольно выбрал ту изоляцию, чтоб даже в худшем случае — умирать самому, не заразив других. Может, и это зачтётся, как гибель во спасение… может, хоть так расплачусь за всё, за глупые непоправимые судьбинные ошибки, и получу хотя бы частичное кармическое освобождение. Не такой уж плохой финал для этой моей провальной жизни.

И спокойное оно такое, оказывается — преддверие возможного финала — тихо так и никак… несколько дней подряд ни паники, ни страха, ни кошмаров, ни вообще сновидений моих с тех больничных ночей я не помню; помню только фонарь за окном на фоне тёмно-фиолетового неба. И ещё припоминаю, что в помогающего Бога и прочую «халяву свыше» я тогда уже не верил, и не молился никому; был агностиком-кармистом, как и теперь.

Днём звонила сестрёнка Анечка. В приподнятом таком настроении. «Выписывайся давай оттуда — щебетала она — у тебя ничего нет!». Пытаюсь объяснить, в чём дело и чем опасно, а она так легкомысленно: «Ну, можешь там отдохнуть». Низкорослая жизнерадостная женщина, яркая позитивщица, на несколько лет меня моложе. «Ты, наверно, намного переживёшь меня» — говорил я как-то Анечке больше года до того. По совсем иным причинам вышло всё совсем иначе… вскоре после.

А у меня тогда обошлось. Ничего опасного для окружающих не подтвердилось. Выписали с эпикризом «ОРВИ неясной этиологии». И ныне всё отнюдь не ясно — однако не в первый раз, и мне порядком легче, чем тогда. Вот как оно получается… не обязательно тут быть святым или героем; порой довольно ошибиться пару раз — и жизнь провалена. По крайней мере, мирская жизнь. А иные пути ведут во мрак неизвестности. В Неизвестную Вечность.

… Выхожу. Уже почти темно, лишь на небе отсвет дня на западе. А на земле здесь фонарей мало, расставлены редко, зато все — очень яркие, белые, светодиодные. Сверхяркие светоточки в темноте. Толком не освещают (разве что вблизи светильника «пятно»), зато глаза режут и слепят ещё как. Как встречные фары на трассе ночной… нет, хуже. Резче. Реже.

Прям вспоминается «ведьмин студень» из того же «Пикника…». Он там, в Зоне Посещения, заполнял некоторые подвалы давно заброшенных зданий, и тоже светился неестественным призрачным светом постоянно… нет так ярко, наверно, но тоже — ни фига не освещал, а только слепил глаза, и вокруг непроглядная зоновская ночь становилась ещё темнее. А почти всё, что соприкоснулось с «ведьминым студнем», моментально превращалось в такой же студень. Кроме некоторых глин и камней, бетона, фарфора… Здесь хоть только свет по глазам. Интересно, антибликовые поляризационные очки для водителей тут помогут?

Иду, наклонясь и прикрывшись ладонью. Собаки во дворах подняли лай. Слева кое-где — пустые садовые участки, сквозь них виды неяркие огни аэродрома. Через аэродром, разумеется, никаких проходов нет. Он весь обнесён колючей проволокой и охраняется. Мне ещё километры топать в обход — по «Братству» и далее.

Выход, сторож в будке, шлагбаум поднимается, машина заезжает. Нет, пешеходов тут не проверяют. Далее вдоль лесополосы до поворота асфальтированной дороги. У поворота небольшое кафе — когда я прошлый раз ходит этим же маршрутом, заходил туда, пил чай и ел пирожок с картошкой. Оно ещё открыто, ещё светится. Но сейчас туда не пойду. Опасно уже. Незачем. Не знаю, когда ещё… буду ли. Впрочем, знал ли тогда? И всегда?

Вот проезд между торговыми базами. Заборы, заборы, заборы… Тут тоже стайка собак на площадке живёт. И тоже, конечно, поднимут лай. Одна вскочила на сложенные кирпичи. «Домой, пустобрёшки» — усмехнувшись, прикрикнул им. Парочка чуть выбежала из ворот и забежала обратно. Не, на другую сторону дороги преследовать прохожего эти не бегут.

«Лес от А до Я» — плакат-вывеска над оградой. Верно. Дальше прямо, потом направо — до трассы на Чалтырь, вдоль неё по левой стороне. А на другой стороне ещё садоводства, а за ними пустырь. Зимой… этой ли, прошлой?.. мы с Артёмкой по тому пустырю по снегу ходили… снег тогда ещё был хороший. А мальчик повалился в этот снег, кувыркался, потом как высказал:

— Снег совсем охренел, он такой холодный!

— Ну а какой ещё бывает снег?! — помнится, развеселился я и долго смеялся.

— Ну я… хоть Вас… рассмешил — ответил мой названный племянник. — А то Вы всё время такой серьёзный!..

Полноватенький крепыш Артёмка — сын той самой сестрёнки Анечки, счастливых ей новых жизней. От матери он унаследовал большие светлые глаза и сверхчеловеческую структуру личности. Он наверняка сейчас дома с бабушкой и прабабушкой, всего в паре километров отсюда — но мне теперь туда к ним нельзя, и минимум месяц ещё будет нельзя. Очень надеюсь, что хоть Артёмка не деградирует по структуре личности, как это в недавние годы произошло с несколькими потомками человеков, которых я знаю, и с миллионами незнакомых мне.

Когда пандемия пройдёт, интересно будет опять пересчитать выживших говорящих двуногих. Как тогда изменится распределение структур личности?

Кое-что уже и так понятно. Многие недолюдки и недолюдконелюди от страха и злости легко потеряют остатки человечности, да и вообще человеческий облик — и станут полными нелюдями. Те двуногие совсем без сострадания, что решили нажиться на чужой беде и наплевать на чужие жизни — видимо, уже такими стали. Из них многие выживут и наверняка продолжат в том же духе и хуже — пока их жёстко не остановят. Потом, я надеюсь, они уже не воплотятся на этой Земле даже животными, а пойдут туда, где их давно ждут такие же бездушные, но что-то мыслящие существа. Либо сразу в никуда, в абсолютную смерть.

А те человеки и даже люди, которые не сломаются, постараются помочь другим, чем смогут, сделать лучшее из возможного в такой осложняющейся и испытывающей ситуации — не опустятся, но поднимутся вплоть до возвышенных сверхчеловеков. Кто-то скоро в этой жизни, кто-то в начале следующей.

Кого явно станет меньше — так это двуногих с неустойчивой, смешанной или неопределённой структурой личности. Тут просто однажды больше не получится быть теплохладным, «не определившимся», непонятно кем. Не выйдет жить «полегче» и «не парясь». Всё, Зона… Пара звёзд в просвете облаков.

Теперь вдоль трассы до северо-западного угла ещё одного садоводства. Прямо тут, по левой стороне, по обочине. Машин немного меньше, чем в прошлый раз. Заправка на той стороне ещё работает и сияет на фоне буровато-чёрного пригородного ночного неба.

Вот тот шлагбаум, мимо него, первый направо. Улица Изумрудная. Верно. Прошлый раз я здесь по навигатору ходил, теперь уже и так помню. Изумрудная — затем Центральная — немного на юг и по Кедровой до упора. Упираюсь в ещё одну колючку ещё одной военной территории. Вдоль ограждения до Таганрогской, а на той стороне да чуток в стороне — единственный на многие километры подходящий для меня проход: по Нефтяному — Маршальской.

В транспортном смысле Ростов-на-Дону буквально разрезан на куски рекой Темерник и железными дорогами. Куски соединены всего несколькими мостами и путепроводами, у которых в совсем недавние времена бурной деятельности почти каждый день возникали автомобильные пробки. Вдоль железки — почти сплошняком склады, базы, несколько заводов. Всё разгорожено, и не только проехать — пройти нельзя. С Нефтяного на Маршальскую пройти можно. К западу прямо по Малиновского пройти можно, а к востоку только через несколько километров следующий пеший проход — мимо Цыганского озера, через рощу, мимо гаражей на Стройгородок. Там я пару раз проходил. Ещё восточнее проходов не искал.

Переулок Нефтяной. Фонари здесь столь же редки, как на «Братстве». В тот раз, когда я ночью проходил здесь же, навстречу то и дело ехали автомобили, включившие слепящий дальний свет. А тротуара большей частью нет — только грязная обочина. Только и остаётся, что отскакивать на неё и закрывать глаза, пока не проедут мимо. Сейчас машин почти нет — уже полегче.

Нефтяной кончается у ворот нефтебазы. Знаки там — не курить, не зажигать открытого огня. Дальше тупик с бетонными блоками, проехать туда нельзя, а пешком перейти через рельсы тут можно. Только осторожно. За ними — котельная, а вскоре конечная остановка пятнадцатого автобуса. Автобусов нет — слишком поздно. Но тут хоть можно присесть, сделать привал.

Ноги уже слегка ноют. Это ж сколько я ходил сегодня? Почти шесть часов суммарно. Сколько всего прошёл? Ну, не меньше двадцати километров. А то и все двадцать пять.

К этой небольшой площади сходятся три улицы; прохожих не видать ни на одной. Тут мало таких любителей ночных походов. А дальше — карантин, и будет так же пусто во всём городе? Или почти во всём? Не знаю… но мне таких хождений будет не хватать во время неопределённо долгого затворничества. Хотя и затворничество переношу нормально, поскольку сам глубокий интроверт (но не такой депрессивный, чтоб причитать, плакаться и жаловаться на жизнь) и люблю одиночество. Но сейчас уж нагуляюсь напоследок.

Маршальская длинна и пуста, но освещена хорошо — не то, что Нефтяной. Несколько улиц под острым углом пересекаются с ней. Туда не стоит, будет «крюк». Вот и Доватора, тут новый светофор недавно поставили. Маршальская и дальше продолжается, тут несколько больших берёз и елей. Но продолжается недолго, упираясь в Западную. Теперь уже совсем близко. На улице Западной есть такое сужение, где не проехать, а только пройти. «Кирпич» висит. Мне туда.

Теперь уже совсем близко.

Здесь-то всё залито оранжевым светом ксеноновых фонарных ламп, и темноты уж сколько лет как не бывало. Хотя нет, ненадолго бывала, когда случались отключения электроэнергии, и, помнится, я даже ходил фотографировать эти блэкауты… со штатива, на ручной длинной выдержке. Люблю ночные и аномальные фотографии. Но теперь… пока… мне их только смотреть — свои прежние и в Интернете.

Всего через несколько дней — тридцатого, кажется, марта — добровольная самоизоляция в Ростовской области стала более обязательной, вышло постановление областного правительства. Юридически это спорно — не чрезвычайное положение и не режим чрезвычайной ситуации даже, а вводятся столь масштабные ограничения свободы передвижения и деятельности — но в такой ситуации, думаю, правильно. Лучше уж так, чем никак… не время нынче что-то оспаривать и критиковать.

А хуже всего — глупости, неразбериха и непонятки. Когда ни свободы толком нет, ни порядка толком нет… и не мир, и не война, а какая-то фигня. Выходил раз в два-три дня… недалеко и ненадолго. Но наблюдал тут во дворах, что многие прохожие, мягко говоря, не ахти как самоизолируются. Предписанную дистанцию в полтора метра никто толком не соблюдает — и на этом тротуаре, к которому с одной стороны прижалось множество припаркованных автомобилей, а с другой — несколько ларьков, её не здорово-то соблюдёшь при всём желании. Вот несколько мальчишек тесной компанией у торца дома собрались, вот ещё двое с мячом. Вдоль того киоска девица прохаживается туда-сюда и по телефону болтает — явно не по нужде из дома вышла.

Возвращаюсь. Прямо у подъезда двое стоят — покурить вышли, кажется. Без масок и перчаток, без всяких средств защиты. Один в кожаной куртке, другой в каком-то халате. Прошу их отойти, пока я заходить буду.

Просьбу мою они уважили, один другому что-то тихо сказал — я не расслышал, что — а тот первому: «Ну, это личное дело… Я вот так думаю: кому когда суждено умереть — тот тогда и умрёт».

Рок, бля…

Судьба если и есть, то точно не прощает глупостей. В ситуациях на грани могут оправдаться риск и небольшие ошибки, порой даже жестокость, а вот тупость и инфантилизм — никогда.

Вирусы, похоже, хоть и реально опасные, но всё-таки не «боевые». Хоть в этом повезло! А то бы ец уже сюда пришёл — с такими вот говорящими и вроде бы даже разумными существами, ходящими кругом.

Вот и месяц прошёл с тех ночных (да и дневных) долгохождений. Никаких психологических трудностей эта изоляция мне не доставила, как я и предполагал. Физически тоже — не лучше мне, но и не хуже. Что дальше — пока непонятно. То ли уже пик заболеваемости, то он ещё на подходе. Впереди — всё та же Неизвестная Вечность, уже вполне привычная. Как тёплая такая темнота, совсем не страшная и даже чем-то уютная.